Российская империя (часть 1)
Тяжелый рабочий день второго секретаря райкома партии товарища Ягодкина Кобольта Егоровича близился к завершению. В углу кабинета красивые напольные большие часы, ранее принадлежавшие богатому лесопромышленнику, пробили половину седьмого вечера. От резкого звука Ягодкин вздрогнул, отрываясь от тайных задумок, уже долгое время им вынашиваемых.
- Фу ты! - произнес он.
На лбу товарища Ягодкина выступили капельки пота. В этот самый момент в его голове стала выстраиваться логическая схема, по которой можно было бы попробовать реализовать давнюю задумку.
Он уже более получаса расхаживал по кабинету и очень тихо, почти бесшумно, рассуждал:
- Нужно пробовать! Затягивать дело не стоит! Ну а чего ждать-то?! А?! Сыну и дочери, слава Богу, удалось уехать, теперь живут в Финляндии. Живут припеваючи. Мне скоро на пенсию, жену мою милую, царство ей небесное, уже не вернуть, так что!.. Но действовать нужно очень и очень тонко! Так тонко, чтоб комар носа не подточил!
Именно тонкость действий являлась для Ягодкина самым сложным в реализации задуманного плана.
- Да! - продолжал размышлять он. - Нужно действовать не просто тонко, а тоньше, чем даже паутина. Не дай Бог где оступиться! Не приведи Господь Бог!
Кобольт Егорович в задумчивости продолжал расхаживать по кабинету. Под ногами скрипел рассохшийся паркетный пол, который местные рабочие положили всего лишь два года назад. Ягодкин приблизился к старому красивому шкафу, когда- то стоявшему в кабинете у крупного торговца пушниной, и молча распахнул стеклянные дверцы.
Дверцы отворились плавно, без всякого скрипа.
Надо же, как раньше добротно делали! - рука Ягодкина скользнула по гладкой поверхности шкафа. - Нигде нет ни одной трещинки, ни одного скола, никакого зазора. А ведь почти шестьдесят лет шкафчику-то! Да-а! Умели раньше люди работать! На совесть все делали!
Кобольт Егорович еще раз с любовью поглядел на добросовестную работу старых мастеров и достал с полки шкафа толстый книжный том ленинских работ, на котором лежал слой пыли примерно с палец толщиной.
- Ну и ну! - тихо произнес Ягодкин, покачав головой.
После этого он попытался открыть книгу на первой попавшейся странице. Книга издала отчетливый электрический треск, свидетельствующий, что подобные манипуляции проводятся с этим изданием впервые.
- Да-а! - вновь задумчиво прошептал секретарь райкома. Он с умным видом перевернул еще одну страницу и с трудом, сам не понимая зачем, прочитал ее до середины. - Тьфу ты, зараза! Муть какая-то! - в сердцах произнес он, испуганно бросая взгляд на электрическую розетку.
По райкомовским слухам, именно там сотрудники КГБ прятали устройства для прослушки работников госаппарата. Испугавшись, что его слова тоже могут быть записаны, Кобольт Егорович громко крикнул:
- Да здравствует наш дорогой Ленин!
После чего вытащил из кармана носовой платок и, демонстрируя свои действия перед электрической розеткой, быстро протер книгу от пыли. Убедившись, что корочки блестят первоначальным блеском, он поставил томик на старое место, закрыл створки шкафа и, подойдя к розетке поближе, громче обычного произнес:
- Ух, сильно как написано! Сразу чувствуется, что так мог написать только вождь мирового пролетариата!
Немного успокоившись, Ягодкин закурил папироску и выглянул во двор. Во дворе все было как обычно. Возле толстой яблоньки стояла старая лошадь райкомовского завхоза, запряженная в телегу, и нехотя жевала сено. Двое рабочих тащили по двору огромный плакат, который призывал всех желающих ехать на строительство БАМа. Дорогу им пересекла группа плотников, держащих в руках глянцевые портреты с изображениями В.И. Ленина и К. Маркса. Эти ребята старались до темноты смонтировать Доску Почета.
«Ну, это разве не маразм?!» - в сердцах подумал Ягодкин, когда увидел, что в начале галереи мужики повесили портрет Ленина, в конце галереи прибили портрет Маркса, а между ними поместили фотографии сотрудников аппарата райкома, включая старого сантехника Михаила Наливайко. В верхней части галереи они красочно написали «Доска Почета», а внизу, буквами поменьше, была выведена фраза: «Лучшие работники райкома партии - берите с них пример!».
«Ну, что это такое?! - произнес про себя второй секретарь. - Вот после этого скажи на любой планерке, что В.И. Ленина и К. Маркса необходимо снять с Доски Почета! Ну, вот попробуй скажи, что они не должны находиться среди сотрудников райкома. Ну, вот произнеси такое и сразу лишишься партийного билета, да еще и в психушку можешь угодить. Ох и система! М-да-а!»
Ягодкин покачал головой и перевел взгляд на свою старую служебную черную «Волгу», возле которой суетился шофер и, громко матерясь, крутил заводную ручку.
«Ну вот! - подумал Кобольт Егорович. - Машине-то всего двенадцать лет, почти что новая! Цены ей не было бы, если бы на нее поставить новый аккумулятор да «резину» хорошую, а то эта уже совсем лысая. Правда, неплохо было бы поменять генератор, радиатор, воткнуть новый трамблер, новые мосты, а то старые чего-то гудеть начали, неплохо было бы и стартер заменить, вместе с коробкой, да и двери с порогами, а то эти подгнили, и через них уже и асфальт стало видно».
Во двор въехала американская делегация на трех джипах, два из которых были марки «Форд» и один - марки «Кадиллак». Иностранцы уже больше месяца жили в России и хотели подписать долгосрочный контракт на поставку пиломатериала хвойных пород. Дело продвигалось со скрипом.
- Вот это да-а! - стараясь, чтобы не подслушали сотрудники ГГБ, прошептал Кобольт Егорович. - Неужели вот такие вещи можно иметь в частной собственности?! Уму непостижимо!
От автомобилей черного цвета, сверкающих хромированными деталями, невозможно было оторвать взгляд. На эти чудеса техники Ягодкин готов был смотреть до вечера, но тут раздался звонок внутреннего телефона. Кобольт Егорович нехотя отошел от окна и, подойдя к аппарату, с удовольствием опустился в кресло дореволюционной работы мастера Лангера. В трубке раздался голос рыжей и рябой секретарши, дочери директора торговой базы, от которой постоянно и ощутимо попахивало потом.
- К вам посетитель! - сообщила Зоя Сергеевна.
В это время тайная идея второго секретаря райкома окончательно сформировалась и теоретически была полностью готова к практическому ее воплощению.
- Пусть войдет! - разрешил Ягодкин.
Он вспомнил, что назначил встречу новому парторгу леспромхоза «Глуховский». Через секунду в кабинете появился молодой человек по фамилии Рябчиков Федор Андреевич.
- Ты уж меня извини, старика! - изображая на лице неподдельную радость, произнес секретарь райкома. - Совсем запамятовал! Заставил тебя в приемной столько времени толкаться! Ты уж меня прости! Вон сколько работы, уморился я напрочь!
Секретарь указал на заваленный бумагами стол.
Рябчиков удивился. Чувствовалось, что пирамиды пожелтевших папок произвели на него незабываемое впечатление.
- Трудимся не покладая рук! - Ягодкин похлопал по огромным стопкам.
Он частенько выделывал подобные трюки, стараясь произвести впечатление на новых партийных назначенцев, выставляя на стол заранее приготовленные кипы никому не нужных старых бумаг. Рябчиков с удовольствием присел на указанное ему место.
- Удобное какое кресло! - произнес он.
- Да-a! Это точно! Почти вся мебель у меня дореволюционная! - похвастался Ягодкин.
- Я думаю, наша промышленность под руководством коммунистической партии сможет не хуже буржуев делать?! А, Кобольт Егорович?!
Второй секретарь, выслушав прыткого парторга, только пожал плечами и невнятно чего-то пробормотал. Пользуясь расположением хозяина кабинета, Федор Андреевич поднялся со своего места и, пройдя на другую сторону, уселся на стул местного производства.
- Вот неплохой стул! - успел произнести он, и в следующую минуту стул затрещал.
- Ай! Ой! - закричал Рябчиков.
Через секунду он уже лежал на полу, а развалившийся на мелкие детали стул, изготовленный под руководством партии, покоился рядом с ним. На сидении стула, с обратной его стороны, Рябчиков успел прочитать:
«Изделие № 17.
Стул деревянный.
Изготовлен бригадой учащихся ПТУ Вологодского лесхоза».
В следующую минуту в кабинете появилась секретарша, унесла обломки стула, а на пустое место поставила крепкую табуретку.
- Дореволюционная! Надежная! - произнесла она, закрывая за собой дверь.
Почесывая ушибленное место, Федор Андреевич Рябчиков вернулся в кресло.
- Ты молодец! Огромный молодец! - не обратив внимания на происшествие, произнес Ягодкин. - Молодчина, что пошел по стопам своих знаменитых родителей.
Рябчиков с гордостью расправил плечи.
- Именно так поступили твой дед, твой отец, мать, старшая сестра, знаменитая бабушка и твой бывший шурин, наконец!
«И про шурина даже известно! Надо же! Во как кантора работает!» - удивился Федор Андреевич.
Второй секретарь продолжал.
- Похвально, что ты взялся за продолжение дела близких тебе людей! Не изменил, так сказать, своей династии! Работать парторгом - это тебе и почет, и уважение. Ничего страшного в этом деле нет, сложно, конечно, но все равно это не по тайге с бензопилой бегать и лес трелевать, отгоняя полчища комаров и мошек.
Рябчиков внимательно слушал.
- Поработаешь, присмотришься, шишек набьешь, наберешься опыта и пообщаешься с лесорубами. Пару лет поживешь в лесу, потом мы тебя переведем в райком, затем в обком, а там, глядишь, и... - в этом месте Ягодкин замолчал и направил указательный палец вверх, примерно туда, где у него на антресолях пылились многочисленные конспекты с ленинскими работами.
Конечно, попасть на партийный Олимп мечтал каждый, и Рябчиков не был исключением. Он, как и все остальные, обдумывал всевозможные методы как можно быстрее оседлать вершину власти, но при этом срезать длинную дистанцию и обойти острые углы. У него для этого были все возможности.
В это время Кобольт Егорович подошел к окну, выглянул на улицу, вновь увидел красивые американские машины и сразу забыл, о чем только что говорил со своим подчиненным. Воспользовавшись паузой, Рябчиков задумался.
«Боже мой! Ну почему у меня такие связи, а меня посылают во тьму тараканью?! Почему я должен ехать к черту на кулички?! Вот мой одногруппник Толя Виноградов, не без мохнатой руки, конечно, пристроился парторгом в трест столовых и кафе. Так, по его словам, это не работа, а мечта. А этот прохиндей, Михаил Мышкин, тоже ведь пристроился неплохо! А чего ему не работать в банно-прачечном тресте-то?! А?!»
В этом месте Рябчиков даже ухмыльнулся. «Он сам хвастался, что работенка не бей лежачего, особых усилий не требует, принес газетенку, прочитал банщикам статью о пленуме ЦК КПСС. Так, вопросы есть?! Вопросов нет! Хорошо! До свидания! После этого идешь в сауну и паришься там сколько влезет».
В это время, с трудом оторвавшись от созерцания заграничных автомобилей, Ягодкин со своими тайными мыслями вновь начал наматывать круги по рабочему кабинету.
- Кобольт Егорович, а почему в этом леспромхозе партийное руководство часто пропадает?! - неожиданно спросил Рябчиков.
- Никуда оно не пропадает, просто...
Дальше ответа почему-то не последовало.
- Просто эти ребята... - в этом месте Ягодкин опять замолчал и вновь вернулся к окну.
Воспользовавшись временным затишьем, Рябчиков вдруг вспомнил и даже позавидовал Николаю Дудочкину.
«Вот ведь аферист! - подумал он. - Умудрился пристроиться парторгом в городской морг. Надо же! Трепал языком, что лучше его работы, пожалуй, и не сыщешь. Приходишь на работу, а тебе никто вопросов не задает, никто ни о чем не спрашивает, все спокойно занимаются делом, только хруст скальпелей слышен. Умеют ведь люди пристроиться! - продолжат размышлять Рябчиков. - А у меня вроде все есть: и мохнатая лапа, и образование, связи, блат, отличная характеристика, а тут на-ка тебе, в тайгу, в комары, в болота, в самый глухой леспромхоз. А может, отказаться?! А что?! Возьму сейчас, да и скажу: «Пошли вы все на ... со своим леспромхозом и со своей глухоманью!» Потом встану да и уйду! А почему бы и нет?!»
С этой мыслью парторг встрепенулся, поднял голову, взглянул в маленькие поросячьи глаза своего шефа, на его редкие лошадиные зубы, на его мягкую улыбку, козлиную бороденку и внезапно чуть не обмочился.
- Папочка! - с ужасом прошептал он, прикладывая максимум усилий, чтобы по ходу дела еще и не обгадиться.
Колючие и проницательные глаза Ягодкина говорили о многом и при необходимости наводили на посетителей животный страх. От его завораживающего взгляда Рябчиков сжался, задрожал всем телом и остро почувствовал, что с такими крамольными мыслями он вместо партийного Олимпа может быстро оказаться по уши в дерьме глубокого леспромхозовского дощатого туалета. Его передернуло. Он сгорбился, как-то затравлено посмотрел в сторону секретаря райкома и вместо желанной фразы кротко и тихо произнес:
- Кобольт Егорович! Я искренне рад новому своему назначению, разрешите приступать к исполнению обязанностей!
Ягодкин в знак одобрения кивнул и поздравил Федора Андреевича с новой должностью. Рябчиков твердой походкой поспешно направился к выходу.
- Товарищ Рябчиков! - негромко произнес второй секретарь райкома.
Новоиспеченный парторг остановился.
- У меня к вам есть небольшая просьба!
- Рад буду исполнить! - Федор Андреевич, внимая, посмотрел на своего начальника и могущественного покровителя.
Ягодкин вновь неспешно прошелся по кабинету, вплотную подошел к Рябчикову и тихо сказал:
- Пришлите мне, пожалуйста, телеграмму!
Во взгляде Рябчикова появилось удивление.
- Какую телеграмму?!
- Да обычную телеграмму! Но пришлите ее только тогда, когда вы по-настоящему почувствуете себя счастливым, свободным и жизнерадостным человеком. Напишите просто: «Моя жизнь прекрасна, я счастлив!» Но напишите это искренне, не кривя душой! Поняли?! Вот и все!
- Нет, я вас не совсем понимаю! - развел руками парторг.
На его лице появилась придурковатая улыбка.
- Ну а чего тут не понять! Живете отлично - написали об этом правдиво. Живете неважно - промолчали! Ну, чего тут особенного?!
- Понял! Теперь понял! - бодро произнес Рябчиков, хотя сам не понял ничего. - Так все и сделаю! Сделаю все, как вы сказали! Не переживайте!
Попрощавшись с Ягодкиным, он вышел.
«Чего-то с головой у нашего начальника, из ума, что ли, выживать начал?! - подумал Рябчиков. - Темнит чего-то старый бюрократ! Чего-то не договаривает! Ну да ладно, на месте разберемся!»
С этими мыслями новоиспеченный парторг выскочил на улицу и побежал домой собираться в долгий путь.
Дорога в леспромхоз была неблизкая. Сначала Федор Андреевич двое суток ехал на скором поезде. Затем пять часов летел на самолете. После этого восемь часов шел против течения на небольшом катере и к концу третьих суток, усталый и измученный, оказался на небольшой таежной железнодорожной станции. Здание вокзала было похоже на деревенский амбар для хранения сельхозинвентаря. Кругом глухая тайга. Перрон - деревянный настил из полусгнивших еловых
досок. Вдоль железнодорожной насыпи пробежала гончая собака с огромным мослом в зубах. Где-то далеко завыла волчица. Прилетела стая сорок и, усевшись на высокую елку, с любопытством уставилась на незнакомого человека.
- Эй! Кому в поселок Глуховский?! - громко крикнул машинист леспромхозовской дрезины по имени Толя Мухин. - Давай загружайся, а то просидите тут до Нового года!
Услыхав приглашение на посадку, задремавший было Рябчиков быстро заскочил в вагон и, положив рядом с собой вещи, огляделся по сторонам.
Машинист дал длинный гудок. Громко залаяла огромная лохматая лайка, внезапно появившаяся из-за угла деревянного сарая. Вторая лайка, ростом меньше первой, тоскливо завыла и, встав на задние лапы, начала когтями драть кору вековой сосны. У Рябчикова вновь появилось желание броситься под колеса дрезины или послать всех глубоко нецензурно. По крайней мере, других вариантов в голову ему пока не приходило.
В салоне, кроме него и еще двух мужчин, больше никого не было. Дрезина набирала ход. Мерно стучали колеса. За окном мелькал однообразный пейзаж. Вековые ели чередовались с соснами, овраги с буграми, березки с лиственницами, озера с речками, после чего пошли болота, болота, топь, болота и непролазная бескрайная тайга. От страха перед неизведанным у Федора Андреевича пробежали по спине мурашки.
«Жуть, да и только!» - подумал парторг. Дрезина продолжала отстукивать свой колесный ритм.
- Мужики! А до поселка Глуховского далеко?! - обратился Рябчиков к новым попутчикам.
- Не очень! - ответил один из них. - Часов шесть, если быстрым ходом! Ну а если возле каждого столба стоять будем, тогда ой! - мужчина безнадежно махнул рукой. - Да вы давайте к нам присоединяйтесь! Чего одному-то скучать?! Посидим, побакланим, выпьем, познакомимся!
- Это можно! - охотно ответил Федор Андреевич.
Попутчиками оказались местные жители.
Медведев Егор! По прозвищу Зоркий! - с гордостью представился первый, протягивая Рябчикову сильную мозолистую руку. - А это мой лучший друг и товарищ, Волков Сергей по прозвищу Лапа! Лучший следопыт, кстати! - Зоркий поднял вверх указательный палец. - Лучший из лучших! Во как!
Лапа от похвалы товарища незаметно выпятил вперед крепкую грудь.
- Очень приятно! - парторг пожал мужикам руки. - А в друзьях, случайно, у вас Лисицин не числится?! - решил пошутить Рябчиков.
- Есть такой приятель! - удивились мужики. - А вы откуда про это знаете?!
Федор Андреевич развел руками. Мужики переглянулись.
- А я ваш новый парторг, Рябчиков Федор Андреевич!
Попутчики почему-то переглянулись повторно.
- Направлен на работу в ваш леспромхоз!
В разговоре наступила небольшая пауза.
- Извините! А вы к нам по какой статье?! - Зоркий внимательно посмотрел в глаза Рябчикову.
- Не понял?!