Плохая примета (Часть 1)
Капитан Решеткин Петр Моисеевич, начальник милиции поселка Северный, из-за трех бездарно проведенных в РОВД дней возвращался домой в крайне паршивом настроении.
Дело в том, что весь первый день ему пришлось протирать штаны в аудитории, где старый районный партийный маразматик в пятидесятый раз читал лекцию о молниеносном взятии Зимнего дворца. В день второй в этой же аудитории, но уже маразматик областной, как две капли воды похожий на маразматика районного, продолжил курс лекций на тему «Трудности при формировании отрядов милиции зимой 1918-1919 годов».
- Какой, к черту, Зимний, какой там восемнадцатый год? Люди празднуют тридцатипятилетие победы над фашистской Германией, а тут... - размышлял Решеткин, крепко засыпая под монотонное бормотание придурковатого лектора и дружный храп своих сослуживцев.
Весь третий день Петр Моисеевич пробегал по зданию РОВД в надежде до отъезда домой поймать начальника отдела кадров, майора Глушняка. Кадровик был человек занятой, поэтому застать его на месте считалось делом очень сложным. Но именно в этот раз удача все-таки оказалась на стороне товарища Решеткина.
- Ага, а вот вроде и он! - к концу третьего дня прошептал капитан и, как лесной хищный зверь, метнулся по коридору за тенью майора.
В кабинете кадровика было тихо. Глушняк молчал. Усевшись в свое кресло, майор достал из пачки папироску и, медленно ее разминая, спокойно начал сверлить глазами назойливого подчиненного. Молчал и капитан Решеткин. Он стоял, переминался с ноги на ногу, осматривал шкафы с пыльными работами В.И. Ленина, портрет Дзержинского, обратил внимание на тяжелые оконные шторы, прожженные сигаретками в нескольких местах, на здоровенную пепельницу, доверху наполненную окурками, стакан с недопитым чаем и, стараясь не нарушать послеобеденную тишину кабинета, начал подсчитывать бородавки на лице своего товарища по оружию.
«Тьфу ты, зараза какая! - выругался про себя Петр Моисеевич, сбившись при подсчете на сто двадцатой. - Ну и рожа! Можно подумать, что все сотрудники МВД сдают ему эти бородавки в длительную аренду с правом выкупа».
Прошло еще несколько минут. Майор Глушняк продолжал молчать. Но Решеткин молчать больше не собирался. Он собрался с мыслями, набрал воздуха в легкие и задал «вершителю судеб» несколько важных для себя вопросов.
Ну, во-первых, Петр Моисеевич хотел уточнить, когда его, наконец, переведут на давно обещанную работу начальником отдела в РОВД.
Во-вторых, когда ему присвоят очередное звание майора.
И, в-третьих, когда, наконец, капитану увеличат денежное довольствие, выдадут ему новую шинель, хромовые сапоги и две пары нижнего белья.
Майор слушал внимательно, не перебивая. Он постоянно курил, снисходительно посматривал на подчиненного, пожимал плечами и на каждый вопрос мотал головой то вправо, то влево, то вверх, то вниз.
- Вы что? Язык оставили в тех кабинетах, на которые головой киваете? - не сдержавшись, злобно произнес Решеткин и с нескрываемым раздражением посмотрел на майора.
- Да нет! Ну почему же? - неожиданно ответил кадровик, чем сильно удивил Петра Моисеевича. - Просто я сейчас плотно пообедал, вот мой язык и не желает особо шевелиться! Сам знаю, что это плохо, но сделать ничего не могу. Не слуша-ется он меня, зараза, не слушается после обеда и все тут.
Поразившись таким ответом, капитан выругался про себя матом, резко повернулся, хлопнул дверью и пулей выскочил на улицу, направляясь на вокзал.
- Да... Ну и бюрократы! - покачиваясь под стук колес леспромхозовской дрезины, произнес он. - Каждый день одно и то же. Потерпите и потерпите! Потерпите и потерпите! То у них документы на подписи у одного начальника, то у другого, то они на какой-то политической экспертизе, то на экономической, то на служебной, то на подписи у замминистра, то у его заместителя. Замучили! Вконец замучили!
Здесь у Решеткина мысли переносились в другую плоскость, и он видел себя уже рассматривающим телефонограмму, в которой говорилось, что ему на основании приказа министра за доблестную и безупречную службу объявляется благодарность и присваивается очередное звание...
В этом месте у капитана мысли делали крутой вираж, после чего он уже видел себя в парадном белом мундире, открывающим конверт, запечатанный сургучной печатью, из которого доставал листок, на котором было отпечатано: «На основании приказа министра МВД СССР капитану Решеткину П.М. присваивается очередное звание майора, он переводится на должность начальника отдела районного ОВД с увеличением денежного довольствия, выдачей премии, а также объявляется благодарность по случаю празднования дня рождения В.И. Ленина».
«Да шут с ней, с этой премией! - думал про себя капитан. - Но звание и должность-то почему не дают, почему тянут? Почему до сих пор держат меня в этой глухомани?! Пора, пора бы давно меня отметить! А то кормят одними обещаниями, то завтра, то послезавтра и так до бесконечности».
С таким настроением и такими мыслями идти домой не хотелось. Петр Моисеевич знал, что жена опять начнет скандалить, вспомнит свою загубленную молодость, начнутся крики, упреки.
Прямо с вокзала, оттягивая неприятную встречу и разговор с женой, Решеткин зашел к себе на работу. Тут же у него в кабинете, тихо закрыв за собой дверь, с тонкой папкой в руках появился помощник начальника милиции ефрейтор Сту- качев Иван Сергеевич. Это был двухметровый амбал с кулаками как два кузнечных молота, в сапогах сорок седьмого размера, с золотой фиксой, преданный, исполнительный, но недалекого ума человек.
«М-да-а, - подумал капитан, - вот встреть такого где-нибудь в темном переулке, возле покосившегося сарая, даже спорить не будешь, тут же отдашь не только кошелек, но и сам предложишь портянки с сапогами, лишь бы живым остаться».
- Ну, как съездили, Петр Моисеевич? - тихо спросил ефрейтор, протягивая начальнику папку, хранящую в себе сводки о правонарушениях предыдущих дней.
- Да так себе! - пожав плечами, произнес Решеткин, начиная изучать сообщения о правонарушениях. - Пообщался с кадровиком-бородавочником да в сотый раз послушал, как пьяные матросы в семнадцатом году бегали по Зимнему дворцу.
Сообщения были знакомыми: два семейных скандала с применением сковороды и ухвата, пьяная драка лесорубов с трактористами, разборки между соседками-самогонщицами, укус бродячей собакой кочегара поселкового совета, разбитое окно в леспромхозовской уборной и написание бранного слова на памятнике В.И. Ленину.
- Ну ладно, - прочитав все это и порвав листок, произнес Решеткин, - не будем себе статистику портить, напиши, что за это время правонарушений никаких не было, кроме кражи охапки дров у вора-рецидивиста и разбитого окна в леспром- хозовском толчке. Все равно никто проверять не будет.
Стукачев согласился. Он попросил разрешения уйти, забрал пустую папку и подошел к двери.
- Послушай, Стукачев, - неожиданно задал ефрейтору вопрос Петр Моисеевич, - а вот скажи, почему тебя все сослуживцы Револьвером кличут? Что это за прозвище такое у тебя странное? А?
- Дак, я это, ну, гхы... гхы... - то ли засмеявшись, то ли изобразив работу двигателя милицейского мотоцикла, ответил ефрейтор. - Я ведь, товарищ капитан, гхы... гхы... гхы... до службы в органах работал в области, грузчиком на ликероводочном заводе. Вот там и наловчился открывать семь бутылок водки быстрее, чем производить семь непрерывных выстрелов из пистолета.
- Да ну! Неужели! Как это так?
- Да вот так! - с гордостью подтвердил ефрейтор, вновь изображая работу мотоцикла.
Услышав такой ответ, Решеткин встал из-за стола, подошел к сейфу, открыл дверцу, достал оттуда старый, но в хорошем состоянии наган, конфискованный на днях у пьяного работника ВОХР, крутанул барабан и быстро нажал семь раз на спусковой крючок.
- Неужели быстрее вот этого?
- Так точно, товарищ капитан! - бодро отрапортовал ефрейтор. - Быстрей, быстрей на полторы секунды.
- М-да... Ну ты даешь! Молодец! Видимо, серьезным делом занимался на ликероводочном заводе, - произнес Петр Моисеев, украдкой тихонько улыбаясь.
Ефрейтор вновь направился к двери.
- Послушай, Иван Сергеевич, - вторично остановил его вопросом капитан. - А можно, я тебя тоже Револьвером называть буду? А? Ну, не в рабочее время, конечно.
- Да пожалуйста, называйте сколько угодно, можете даже в рабочее, я ведь совсем не против.
Услышав утвердительный ответ, Петр Моисеевич подал Стукачеву руку, запер дверь кабинета, вздохнул, обдумывая предстоящий разговор с женой, по-дружески попрощался с бывшим грузчиком ликероводочного завода и с тяжелым сердцем направился в сторону дома.
Был уже поздний вечер. Открыв своим ключом входную дверь, Петр Моисеевич вошел внутрь и с порога почувствовал, как в комнате приятно пахнет луком и жареной картошкой.
Встала с постели жена - красавица Маргарита. В своей комнате, положив под подушку деревянную кобуру с черным, большим и очень похожим на настоящий игрушечным пистолетом, мирно спал десятилетний сын Мишутка и, улыбаясь во сне, громко чмокал губами. С этим деревянным маузером мальчишка не расставался никогда, даже в школу являлся с пистолетом и на занятиях по географии, рассказывая выученный урок, доставал маузер и длинным его стволом показывал на карте мира расположение гор, полей, лесов, морей и океанов.
Жена начала собирать на стол.
- Ну что, новости есть? Выяснил, когда тебя переведут отсюда? - тихо спросила она, вопросительно посмотрев на мужа.
- Результаты всегда есть, даже тогда, когда они отрицательные! - устало ответил Петр Моисеевич, усаживаясь на стул и начиная снимать сапоги.
- Отказали? Опять отказали?! Не утвердили?! Не назначили?! – запричитала Маргарита и, театрально ухватившись за голову, начала поскуливать, изображая собачонку, которой добрый хозяин вдарил по ребрам. - Боже мой! Боже мой! Опять ничего нет! Опять одни обещания! Петр, милый, я так больше не могу, я не могу всю свою молодость прожить среди лесов и топких болот. Скажи, когда, ну когда мы сможем уехать отсюда? Пойми, милый, ведь я женщина, и хочу ходить на работу в туфлях, а не в резиновых сапогах, хочу надеть вечернее платье и выйти в театр, на балет, посидеть в ресторане, потанцевать, джаз послушать, наконец. А вместо этого дружки-собутыльни- ки, этот директор леспромхоза, неизвестно сколько отсидевший в воркутинской колонии, врач-проктолог, патологоанатом...
- Ну подожди, милая, - в этом месте робко возразил Петр Моисеевич. - Все эти люди - местная элита, они неплохие, знают свое дело, честно работают и приносят пользу нашим согражданам.
- Элита? Ты говоришь, элита?! Это директор леспромхоза-
то элита?!
- Ну, дорогая! С кем не бывает, молодость, глупость, бесшабашность.
Молодость?! А, понимаю! Видимо, пятнадцать лет строгого режима у вас теперь называется молодостью и бесшабашностью?! А я-то, дура, этого как раз и не знала! Ну а этот врач- проктолог? - продолжала Маргарита. - Нашел элиту! Как ни появится в компании, тут же начинает рассказывать, как он заглядывает в преисподнюю через резиновый шланг с набалдашником, потом этот шланг достанет, покрутит, глаза закатит, как наркоман со стажем, положит его обратно и тут же начинает хлеб на стол подавать. А патологоанатом, дружок твой закадычный, тоже элита?! Не успеет зайти в дом, как с порога начинает молоть, что вчера бегал по всей больнице за коню- хом-санитаром с ампутированной ногой мертвого сучкоруба. Потом достанет скальпель для вскрытий из кармана, нарежет лосятину, изготовит бутерброд в виде человеческой головы и мне подает. И это, по-твоему, считается элитой?! Ужас какой- то, рассказать кому и то страшно.
- Ну перестань, моя милая, - стараясь потушить гнев супруги и перевести разговор в нормальное русло, нежно произнес Петр Моисеевич, - лосинное мясо хорошее, диетическое, полезное, вкусное.
- Диетическое, говоришь? Да?! Да у меня от твоего диетического скоро звериный хвост вырастет и уши длинные.
Этого Петр Моисеевич простить супруге не мог. Он не терпел, когда его начинали корить любимым с детства занятием - рыбалкой и охотой.
- Ты не забывай, дорогуша, - еле сдерживая гнев, с металлическим тембром в голосе произнес он, - не забывай, что это я дал тебе свою красивую фамилию, нормальное имя и все остальное, а то так бы и ходила до сих пор Моськой Пердунской в ватной телогрейке и подшитых дратвой валенных сапогах.
Услышав такое, Маргарита заплакала. Это была чистая правда.
Петр Моисеевич замолчал, закурил папироску и ушел на кухню. Ссора подходила к концу. Супруга еще немного похныкала, поняла, что сегодня перегнула палку, вытерла слезы, о чем-то задумалась, радостно хлопнула в ладоши, взвизгнула и, эффектно щелкнув пальцами, убежала в детскую комнату.
Немного успокоившись, из кухни вышел Петр Моисеевич.
- Чего это такое? Что все это значит? - спросил он Маргариту, которая разложила на столе небольшой лист ватмана, логарифмическую линейку, старые счеты, лекало и ученическую тетрадку в клеточку.
- Это?! Это, милый мой, твои погоны, твое звание и увеличение твоего жалования.
- Не понял. Ты чего, с головой перестала дружить, что ли?
- Я-то дружу. А вот тебе хочу показать, как нужно дружить с вышестоящим начальством, - с запалом произнесла супруга, пытаясь сдуть локон с вспотевшего лба.
После этого она развернула ватман, нарисовала на нем какое-то пятно, больше напоминающее здоровенную кляксу, затем перешла на непонятные расчеты, начала делать записи в тетради, постоянно прибегая к помощи логарифмической линейки, деревянным счетам, что-то чертила и записывала, напомнив Решеткину Моську Пердунскую, с которой он когда- то познакомился в районном ПТУ.
- Не понял? - вновь повторил Петр Моисеевич, мельком взглянув на разграфленную кляксу и математические расчеты супруги.
- А чего тут' не понять, такое только твой ефрейтор Стука- чев может не понять, а ты-то у нас о-го-го какой, - охотно ответила Маргарита, вкладывая в свое «о-го-го» будущее генеральское звание и высочайший интеллект своего мужа.
Услышав о себе такое, Решеткин тактично промолчал.
«Наверно, деньги будет просить, - подумал он, - на покупку теще валенок и зимней шапки, а иначе чего она так раскудахталась».
Но в этот раз Петр Моисеевич ошибся.
Маргарита ничего просить не собиралась. Мало того, она предложила план, в соответствии с которым муж должен был добыть медведя, после чего отвезти шкуру и все мясо в РОВД и передать в руки нужным людям.
Представляешь, -- с жаром говорила она, - разрубим тушу на куски по десять-пятнадцать кило, пошьем из шкуры унты, шапки и воротники, даже хвост и когти в дело пустим. Приедешь со всем этим в район, раздашь там всем по куску, а потом, уверяю тебя, милый, не ты, а они будут бегать за тобой и слезно просить привезти еще. Даю гарантию, что за бесперебойную поставку такого деликатеса тебе вскоре не только майора дадут, а пошлют учиться в академию, после которой до генерала останется один шажок, понимаешь? Один шажочек...
Такой прыти от своей благоверной Решеткин не ожидал.