Леспромхозовский комсорг (часть 1)
Как считал Макар Макарович Морковкин - конюх леспромхозовской конюшни, этот год для его семьи выдался счастливым.
Во-первых, старшая дочь, тридцатипятилетняя Марфа Морковкина, толстозадая, толстомордая и прыщеватая, уехала в райцентр и там удачно вышла замуж за партийного еврея, директора погребальной конторы.
Во-вторых, ему самому за безупречную сорокалетнюю работу местком вручил похвальную грамоту и денежную премию в размере семи рублей пятидесяти копеек. Его жену, добрейшую женщину, Клавдию Ивановну, уборщицу производственных помещений, также отметили денежной премией из расчета три рубля пятьдесят копеек, выдали похвальную грамоту и вдобавок подарили две красивые картонные открытки. Но самое главное, в этот год их сына, их милого Петеньку, Петрушеньку, Петрушеньку-Мушеньку пригласили работать, ой, даже страшно говорить на должность секретаря комсомольской организации леспромхоза «Северный».
Вообще, если честно признаться, Клавдия Ивановна очень хотела, чтобы ее любимый сын закончил десятилетку и выучился бы на бухгалтера-счетовода. Об этом она часто просила Всевышнего, по долгу простаивая на коленях, молясь и тихонько плача.
- Да, какой там бухгалтер?- постоянно ругал ее супруг. - Пусть вон лучше закончит ПТУ на комбайнера широкого профиля, да в какой-нибудь в совхоз на заработки, нечего ему там, в конторе, штаны протирать!
Но как мы видим, этого не произошло. Всевышний распорядился по-своему.
Конечно, никому и в голову не могло прийти, что Петя Морковкин, который родился недоношенным, косоглазым, слегка шепелявил, имел плоскостопие, одно яйцо, которое к тому же постоянно чесалось, и вдруг, на-ка тебе, комсорг леспромхоза. Имея такие дефекты, мальчика Петю, конечно, освободили от физкультуры, а этому ребенок как раз был только рад. Петя не унывал. Вместо того чтобы бегать, прыгать и носиться по улицам, как другие дети, он ходил в библиотеку, где читал все подряд. Он читал много. Читал сказки, рассказы, басни, стихи, фантастику и даже <<Пионерскую правду>> вместе с журналом «Мурзилка». К концу восьмого класса, начитавшись умных книг, у Пети появился дар оратора. Он начал красиво говорить, правильно жестикулировать, ясно выражать свои мысли и легко убеждать своих товарищей.
Ну, например, начитавшись рассказов про Павлика Морозова, он внушил своим одноклассникам, что постукивать на своих близких – это дело хорошее, нужное и поощрительное. Правда таким убеждениям, надо отдать должное, ребята сразу не поверили, но вскоре, половина класса пришла в школу и рассказала директору, что их родители гонят самогон, обвешивают покупателей, таскают доски с леспромхозовской пилорамы и разбавляют бензин неизвестной науке пахучей жидкостью. После этого случая жизнь Пети Морковкина немного осложнилась. Друзья и близкие тех родителей, которые работали с бензином и таскали доски, начали встречать Петеньку в темном уголке, заводили его поглубже в лабиринты сараев, и там, в тишине и прохладе, учили мальчика уму-разуму, нанося отпрыску удары по голове, ребрам и, естественно, по печени. На некоторое время мальчик успокаивался. Правда, вскоре начинал все снова. В этом случае не дремала и другая сторона. Опять начинались вечерние встречи, задушевные беседы в тени покосившихся бараков, опять приглушенные крики, легкий шумок, синяки под Петиными глазами и временное окосение на здоровый правый глаз.
Время шло. Петя Морковкин взрослел. Вскоре он начал посещать библиотеку для партийных работников. Там, так же как и в детской, читал все и читал много. Читал басни К. Маркса, сказки В.И.Ленина, ну, а, если попадали бредовые речи Л.И.Брежнева, то не брезговал и ими. Вскоре умение красиво чесать языком приметили наверху. Петя Морковкин попадает в школу сначала старшим пионервожатым, а затем в леспромхоз на должность секретаря комсомольской организации.
- Ничего, себе, нормальный ход!- громко произнес Петруха, засучивая рукава на новом месте работе.
- Вот, здесь себя я и проявлю! Покажу всем, как нужно правильно и по-коммунистически работать!
Петр начал пахать, как раб на лесосеке. Вошел во вкус. Нутром почувствовал перспективу повышения по службе. В голове закралась тайная мысль получить высокую комсомольскую, а затем и партийную должность. Он видел себя сначала вторым, а затем и первым секретарем райкома партии. От таких мыслей захватывало дух. Он поверил прочитанным Ленинским работам и решил построить коммунизм в отдельно взятом леспромхозе.
Почти ежедневно Петр бегал на лесосеку, где призывал сучкорубов работать одновременно двумя топорами, дабы быстрее приблизить тот заветный солнечный день – начало коммунистического рая. На следующий утро он перемещался на пилораму, где стоя на лафете станка, обещал светлое будущее трудящимся, которые сумеет увеличить производительность труда в пять - семь раз.
В тракторной бригаде, объявив себя передовым строителем коммунизма, Петр записал в свой отряд двух желающих слесарей, правда после обеда их выгнал, так как ребята получили получку, сильно напились и все время кричали:
- Да, здравствует Мао Дзе дун!!
К вечеру, войдя в резонанс, комсорг забегал на конюшню, где читал бредовые политические лекции своему отцу, его двум помощникам и лошадиному табуну, который смирно стоял в стойле, не задавал никаких вопросов, спокойно жевал сено, и время от времени одобрительно кивал головой. Но это еще не все. Проработав несколько месяцев на новой должности и начитавшись утопических бредовых идей, у Петрухи что-то заклинило в голове, и он активно стал критиковать леспромхозовское начальство. Он критиковал всех. Критиковал директора товарища Коршунова Петра Гавриловича за то, что тот много тратит государственных средств на организацию банкетов по случаю встреч делегаций с соседнего леспромхоза. Он критиковал председателя месткома за то, что тот организовал на профсоюзные деньги строительство в глухом месте охотничьего домика, бани, бильярдной и небольшой отдельно стоящей уютной избушки с камином, коврами, возведенной неизвестно для каких целей. Не прошла критика стороной и парторга леспромхоза Синичкина Иван Петровича, который, по словам Морковкина, чрезмерно много тратил денег на празднование официальных партийных и менее значимых дат.
После таких выступлений, новоиспеченный строитель коммунизма, с затуманенными ленинскими идеями мозгами, стал опасен для администрации леспромхоза <<Северный>>.
- Что-то нужно делать, что-то нужно предпринимать!- слушая крамольные речи Пети Морковкина, обратился директор Коршунов к своему парторгу Синичкину Иван Петровичу.
- Что-то не то говорит, что-то не то городит! С катушек что ли съехал!? Везде себя в пример ставит! Нас ругает, себя хвалит, нашелся, понимаешь ли, нет, косоглазый строитель коммунизма, хренов! С одним-то яйцом!
- Ничего!- успокаивал директора парторг, хитро посмеиваясь и лукаво поглядывая в сторону, - исправится, молодой еще, спеси много, мозгов мало! Правда у нас к таким тонкий подход имеется, схема давным-давно отработана, быстро в стойло ставим, так обработаем, что не только забудет, что такое критика начальства, а будет ходить на полусогнутых, председателю профкома будет заглядывать в глаза, мне в рот, а вам прямо в жопу!
- Да, не уж-то так и будет?- удивился директор. - Вы, что его на курсы проктологов пошлете, или дубиной по горбу?
- Ну, не совсем так, конечно! Но уверяю вас, дорогой Петр Гаврилович, что этот косоглазый скоро будет шелковый, тихий, спокойный, будет молчать как рыба, каждый свой шаг, даже поход в уборную, будет согласовывать лично с вами и при этом трястись от мысли, что не сегодня - завтра, его с позором выгонят с работы.
-Не верите? – видя, что директор находится в замешательстве.
- Предлагаю пари, пять бутылок водки за то, что так и будет.
- Согласен! – обрадовался Коршунов, скрестив устный договор, крепким мужским рукопожатием.
Прошло несколько дней. Неожиданно, из райкома партии, комсоргу Петру Морковкину, пришел вызов немедленно выехать на курсы повышения квалификации.
Узнав, что сына направляют на учебу, Клавдия Ивановна засуетилась и запричитала.
- И это в двадцать-то лет, в двадцать лет, - плача от счастья, шептала она, потихоньку собирая сына для дальней поездки. Надо же, ну кто бы мог подумать, проработал-то всего ничего и вот, на тебе, уже отправляют на учебу. Далеко пойдет сынок! Чувствует мое сердце, ой, далеко пойдет! - С этими словами она положила в чемодан три пары белья, туалетные принадлежности, тетрадку, набор цветных карандашей, линейку и большой пакет пирожков, которых пекла все утро.
- Петя, - обратился отец к сыну, который сидел в это время на кухне и за обе щеки уплетал жареную картошку, - мать тебе там пирожков с курятиной в дорогу положила, так ты смотри, всем не давай, один ешь, захочешь покушать, отойди в сторонку, зарубай парочку и все будет нормально.
- Правильно! - отец говорит,- поддержала разговор мать,- со всеми не делись, а то там, увидят такую сдобу, вмиг все сметут и тебе не оставят! Сын с доводами родителей согласился. Он с набитым ртом кивнул головой, попытался что-то сказать и когда проглотил кусок, клятвенно пообещал:
- Пирожки съем один, обязательно в темноте и обязательно под толстым, толстым одеялом!
До отправления дрезины было еще далеко. Мать продолжала хлопотать на кухне. Макар Макарович сидел рядом и писал дочери письмо в райцентр.
- Смотри, милый, учись, хорошенько учись! - напутствовала мать, любимого Петрушу.
- Смотри, не подведи нашу рабочую династию! - вторил жене Макар Макарович, который в четвертом поколении работал конюхом.
- Хорошо, - пообещал родителям Петруха, - буду учиться, стараться и снова учиться! Выучусь, приеду и покажу, как должен работать настоящий строитель коммунизма! Надолго запомнят леспромхозовские рабочие фамилию Морковкиных!
- Ну, ладно, сынок, с Богом! – Клавдия Ивановна, передавая сыну чемодан .
- Мама! - строго произнес Петр, напоминая интонацией, что он закоренелый атеист.
- Ой, извини, извини, сынок! - Тогда с Лениным тебя, с Лениным! Тьфу, ты, зараза, не складно как, даже язык не поворачивается!- В сердцах произнесла Клавдия Ивановна.
- Мама! – Петруха насупился.
- Ну, ладно, ладно, сынок, ты уж не суди мать строго, с Богом тебя, пусть в твоих делах твой Владимир Ильич поможет! Направит, куда надо и расскажет, как жить нужно. А ты приедешь домой с учебы и всем нам, темным людям, об этом перескажешь!
Сто километров до райцентра дрезина тащилась четыре с половиной часа. От железнодорожной станции до дома сестры было недалеко. Петруха быстро свернул на знакомую улицу, пробежал триста метров, повернул в небольшой переулок и через квартал очутился возле калитки, где на картонной табличке была нарисована морда свирепого полосатого тигра. На ней красовалась надпись <<Всяк желающий быстрей помереть стучись сильней в эту дверь>>. Желая остаться в живых, Петр нажал на кнопку звонка, дважды пнул ботинком в дощатую калитку и громко по-бандитски свистнул. В окне появилась физиономия сестры.
- Ой, братик приехал! - воскликнула Марфа открывая дверь. Через несколько секунд Петр оказался в объятиях сестры. Объятия были жаркими. Сестра тискала брата, трепала ему волосы, быстро завела в комнату, усадила в кресло, засуетилась, стала накрывать на стол, а когда прочитала письмо от родителей, даже слегка заплакала. Немного успокоившись, Марфа встала, вытерла слезы, вышла на крыльцо и крикнула домой мужа, погребальная контора которого находилась на противоположной стороне улицы.
- Шалом, дорогой родственник, - поздоровался Мокша Изевич, переступая порог дома.
- Салам лийже, - на языке народов мари ответил Петр. От таких слов Мокша побледнел, посчитав, что шурин с порога просит у него сала, изменился в лице, скривился, как будто у него болят зубы, злобно посмотрел на своего гостя и прямым текстом заявил:
- Сала у меня нет, сало в дефиците и в закромах еще долгое время сала не будет, - хотя, если честно сказать, в сарае, у партийного еврея, висели две копченые свиные туши.
По приглашению сестры уселись за стол. Потекла неторопливая беседа.
- Ты смотри, - подучивал Мокша родственника, давай навастривай лыжи в партию, в партию вступай, поработаешь в комсомоле, втянешься в эту работу, а потом все равно в партию, без партии, сынок, в наше время никуда, слушайся начальство, заводи с ними дружбу, выполняй все распоряжения и старайся занять как можно выше партийные посты.
- Правильно, говорит, - поддержала мужа Марфа, - ты, Петенька, бери пример со своего родственника, он тебе плохого не пожелает. Он сам всю жизнь свинопасом был, а вступил в партию и сразу человеком стал.
- Не свинопасом, - поправил жену супруг, - а старшим свинопасом. Это большие и разные вещи.
-Ну, хорошо, хорошо, не свинопасом, а самым настоящим руководителем свиного стада.
- Согласен, с тобой, согласен! – ответил Петр. – Знаю, что в жизни надо пробиваться наверх! - С этими словами он встал из-за стола и начал посылать такую острую критику в сторону своего леспромхозовского руководства, что Мокша вспотел, посмотрел на сестру, спросил о какой-то Гале Задунайской, работающей санитаркой в психиатрической больнице, выглянул в окно, где проехал автомобиль скорой помощи, незаметно перекрестился и сильно закашлял.
В это время, чтобы как-то разрядить обстановку, сестра убежала на кухню, громыхнула там кастрюлями, вернулась обратно и запоздало предложила выпить за встречу.
- Ну, что, за встречу так за встречу! – поддержал предложение Мокша, наливая себе коньяка, жене бокал дешевого вина, а Петрухе пива из початой бутылки. От выпивки Петр сначала хотел отказаться, правда, потом передумал, поднял стакан и произнес первый тост:
- За здоровье членов политбюро ЦК КПСС. - Выпитое пиво оказалось холодным и сильно кислым.
- Ты закусывай, закусывай сладким! - предложил родственнику Мокша, указывая на груду конфет, у которых, мягко говоря, отсутствовал товарный вид.
- Спасибо, - тактично отказался, Петруха, с опаской поглядывая на конфеты, часть из которых слиплась, другие были надкусаны, а на сахарных петушках виднелись мелкие прилипшие травинки.
- Мы в леспромхозе привыкли рукавом, рукавом закусывать.
- Да ты не стесняйся, не стесняйся, - настаивал Мокша, пододвигая к родственнику пачку печенья в упаковке, поклеванной птицами, - у нас этого добра хватает.
- Спасибо, большое спасибо, - продолжал отказываться Петруха, смутно догадываясь, откуда у директора похоронной конторы могли появиться такие сладости.
- Ну, я же говорю, мы привыкли рукавом, рукавом закусывать. Дешево и сердито. – С этими словами он понюхал рукав рубашки, от которой исходил стойкий запах пота, закатил глаза в потолок, изображая полный улет, крякнул от удовольствия и только после этого обратил внимание на реакцию родственника еврея.
- Молодец! Ох, Молодец! - задыхаясь от радости, произнес хозяин. – Да это ж наш человек. - Какие слова хорошие говорит! Дешево! Сердито! Ну, ты даешь, ну ты умница! Ну, молодец! - Он еще несколько минут восхищался свояком, широко улыбался, а потом неожиданно предложил Петру вступить в тайную еврейскую секту, которая называлась <<Никогда! Никому! Нисколько!>>
- Я подумаю, - ответил Петр, не совсем понимая, правду или в шутку говорит муж Марфы. От сестры поступило предложение выпить. Петр не отказался. Вновь, как и в первый раз, Мокша налил себе коньяк, жене стакан портвейна, а Петрухе пивка все из той же початой бутылки.
- Шоб увсе так жили, - произнес тост хозяин дома и опрокинул рюмку в свой широкий зубастый рот.
- Правильно, - поддержала супруга Марфа. – Шоб у всех было много, а у нас немного больше! - Последовав примеру мужа, она с удовольствием осушила свою посуду. Второй стакан кислого пива прошел немного легче.
- На дармовщинку и уксус сладкий! – высказался Мокша.
На такую реплику Петр ничего не ответил и только посмотрел на часы. Сестра предложила попить чайку. Муж гневно посмотрел на нее, всем видом давая понять, что очень не доволен непредвиденными затратами. На сигнал мужа Марфа не обратила внимания. Она вышла на кухню, а через минуту вернулась, держа в руках пузатый, пыхтящий паром самовар. Чтобы не выпускать ситуацию из-под контроля, Мокша Изевич взял бразды правления в свои руки. Себе в здоровенную чашку он насыпал дефицитный растворимый кофе, жене налил крепкий индийский чай, а родственнику плеснул стакан кипятка, предварительно бросив туда несколько листочков грузинской заварки.
- Шоб увсе так жили! - вновь произнес Мокша и выглянул в окно, где показались несколько клиентов, пришедшие заказывать гробы с дорогой окантовкой. Время поджимало, Петру необходимо было уходить.
- Спасибо за кипяток!- вставая из-за стола, поблагодарил он, направляясь к двери.
- Ох, как мало посидел, - вздохнул Мокша, - только вроде сели, только немного выпили, и вдруг на тебе, уже уходить! Мало, ой, мало ты у нас побыл, всего каких-то два часа, десять минут, двадцать одну секунду! Ты давай, в следующий раз, уж изволь, выбери время, на более длительный срок у нас оставайся, посидим, языки почешем.
- Хорошо, я все понял, обязательно выберу время, можно и с ночевой остаться, - добродушно ответил Петр на прощание, целуя сестру. От услышанного Мокшу вновь перекосило. Он как-то по-детски шмыгнул носом, злобно посмотрел на родственника, не совсем уместно изрек:
-Шоб увсе так жили,- и когда Петр выходил на улицу, он улыбнулся, изображая оскал вонючего скунса.
Райкомовский автобус стоял на порах. Кругом толпились комсомольцы и молодые парторги. Все было хорошо организованно и продуманно. Петя Морковкин прибыл вовремя и без опозданий. Он, не спеша, отметился, показал вызов на учебу, получил посадочный талон, расписался в амбарной книге и, зайдя в салон, уселся на свое место.
Свободное время еще было. Комсомольцы курили возле открытых дверей автобуса. Беседа велась чинно, корректно, с достоинством, так как все понимали, что они представляют собой комсомольскую молодежную элиту. Многие были хорошо одеты. Ребята стояли в белых рубашках, галстуках, начищенных ботинках, не считая двух колхозных парторгов, которые топтались чуть в стороне в темных телогрейках и кирзовых сапогах.
Вскоре автобус тронулся. Ехали быстро, без остановок. Петруха задремал и очнулся только тогда, когда комфортабельный <<Икарус>> остановился возле глухого деревянного высокого забора, на воротах которого красовалась надпись:
«Турбаза Райкома партии».
«Рог Изобилия».
«Добро пожаловать».
Турбаза расположилась в живописном месте, в прекрасном сосновом бору. Чистый воздух. Высокие сосны и ели, в тени которых находились уютные коттеджи для слуг народа, то бишь для руководства райкома партии. Повсюду виднелись клумбы с цветами, от которых асфальтированные дорожки вели к трехэтажному кирпичному зданию, где народные избранники, рангом ниже, проводили свои отпускные денечки.